На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

Николай II об Украине незадолго до гибели

Дело происходит в Екатеринбурге, в июле 1918 года в "Доме особого назначения" (хозяин - местный  инженер Ипатьев)

СЛЕДУЮЩИЙ  день  опять  оказался  «негостевым».  С  утра  был  дождь,  на

прогулку никто не пошел, кроме Николая и Алексея. Он укутал сына во фланеле

вое одеяло, вынес на руках в сад и посадил его на скамью под навесом и сам сел

рядом.  Так  они  в  молчании  наблюдали,  как  дрожат  молодые  листья  у  дубка  в

саду, поблескивают жемчужины капель на иглах  двух елочек, как мягко, словно

пряди женских волос, развеваются ветки плакучих берез.

-  Странно  папа,  -  сказал  Алексей,  -  почему  они  это  называют  садом?

Здесь ни одного фруктового дерева. Назвали бы парком, что ли...

- Очевидно, - уверенно заявил Николай, - таковы местные свойства русского языка.

Как раз вчера в библиотеке хозяина дома, инженера Ипатьева, ему попалась какая-то книжка без начала и  конца; автора он  установил по типографским

пометам - Бодуэн де Куртенэ - и очень удивился, обнаружив, что инженер интересуется  подобными  темами.  Но  еще  больше  его  удивило  то,  что  иностранец,

судя по имени, француз да еще аристократ, так тонко разбирается в особенностях

русского языка.

-  В  разных  местностях  России,  вернее  сказать,  Великороссии,  -  продолжил Николай, - одни и те же слова могут иногда иметь совершенно разные значения  и  обозначать  абсолютно  разные  вещи.  И  когда  с  подобным  сталкиваешься,

удивлению нет конца. Помню, как-то на маневрах в Ропше - а было мне столько

же лет, сколько сейчас тебе, - я тогда был, как и ты, в чине сержанта,  услышал,

как  один  солдатик,  уроженец  какой-то  псковской  деревни,  рассказывал  товарищам  байку  из  своей  жизни  и  сообщил  им  при  этом:  «Ну,  батька  с  маткой  весь

день орали в поле, а меня с сестренкой заставили полы пахать...»

Алексей от души расхохотался.

- Вот так и мы все смеялись! - улыбнулся Николай. - Решили, что его родители сошли с ума.

- Ну, орать в поле, - это я понял, - сказал Алексей. - Оратай - пахарь, это

мне Петр Васильевич говорил. А «полы пахать»? Что это?

- Мыть. Мыть полы. - И добавил - с той обстоятельностью, которую всегда при объяснениях требовал Алексей. -  То есть, получается, отец с матерью с

утра  до  вечера  трудились  в  поле,  пахали...  Отец,  верно,  шел  с  сохой,  а,  может,

если  побогаче  был,  то  с  плугом,  а  жена,  мать  детей,  направляла  лошадь,  ведя  в

поводу. А детям приказали вымыть избу.

-Не всю избу, а полы в избе, - уточнил сын. Он любил точность во всем. - Чудно все-таки. Почему не пользоваться понятными для всех словами?

Николай пожал плечами.

-  Мне  блаженной  памяти  воспитатель  мой  Константин  Петрович  Победоносцев как-то пытался разъяснить этот феномен. Он и лингвистикой интересовался  и  мне  свой  интерес  отчасти  привил.  Диалекты,  всякие  местные  слова  и

словечки,  непонятные  выражения  внутри  одного  и  того  же  народа  возникают

потому,  что  население  в  большей  своей  части  не  имеет  доступа  к  правильному

литературному  языку.  И  возникают,  имея  место,  совершенно  невообразимые

курьезы! Представь себе, в Орловской губернии есть деревня, даже не деревня, а

село - большое довольно, но разделенное надвое рекой Окой. И что наблюдается:

на одном берегу жители говорят «чапля, чыпленок», вместо цапли и цыпленка, то

есть  «чокают»,  а  на  другом  -  «цокают»:  говорят  -  «цайник»,  «цисто»,  то  есть

вместо «ц» - «ч»!..

Алексей засмеялся снова.

- Наоборот! Смешно!

- Ну да, верно, наоборот, - подтвердил Николай. - А по России еще больше можно  наблюдать таких диалектов. Я уж не говорю про малоросский диалект.

В прошлом году мне довелось прочитать в «Современнике», что нашлись в  Малороссии деятели, именующие себя профессорами... Сейчас вспомню шельмеца...

- Николай потер виски. - Это у Чехова есть лошадиная фамилия, а у этого - голова

садовая... Вспомнил: Грушевский! Да, Грушевский. Он сейчас какой-то еще политический  воротила  в  той  части  России,  которая,  я  надеюсь,  только  временно, отошла немцам...

- И что голова садовая? - вернул его к теме Алексей.

- «Голова Грушевская» заявила, даже не соображая, видимо, что говорит,

что «малороссийская мова» - тамошний  диалект русского языка - есть совершенно самостоятельный язык! Можешь себе представить?

- Могу, - подтвердил Алексей.- Но зачем-то это ему стало нужно!

- Да! Совершенно верно! «Стало нужно»! Нужно, чтобы утверждать далее, будто малороссы - какой-то другой, самостоятельный народ!

- И неужели у этого идиота нашлись слушатели?

- И немало! - заявил Николай. -  И не просто слушатели, а единомышленники.  Им  сие  понадобилось,  чтобы  оторвать  на  таком  якобы  «научном»  основании, от России целый кусок и назвать его отдельным «государством  Украиной»!

- Это не профессор, - твердо заявил Алексей. - Это государственный преступник.

- Ты абсолютно прав, - согласился Николай. –  Да и кроме того, грамотному человеку

достаточно посмотреть на словарный состав  «мовы»,  и он легко  убедится, что в

ней огромное количество польских слов. Еще больше - чисто немецких. В грамматике  -  конструкции,  просто  списанные  с  грамматики  немецкой.  Мне  в  свое время оказалось достаточно таких аргументов, чтобы осознать и принять правоту

Константина  Петровича.  Хотя  я  его  спрашивал:  «Как  же  «мову»  можно  считать

диалектом,  если  есть  поэты  и  писатели,  которые  ею  пользуются  и  сочиняют  на

ней?» На что он мне отвечал: «Есть люди - целые категории людей, пользующиеся  языком  преступников  -  воров  и  бандитов,  офеньским  языком.  Даже  стихи  и песни  сочиняют  на  нем.  Но  мы  их  не  считаем  отдельным  народом.  В  Германии

есть швабы и есть баварцы - они вообще друг друга не понимают, когда говорят

на своих диалектах. Но это один народ - немцы. У нас, в Великороссии есть брянский  диалект,  непонятный  рязанцу.  Но  мы  же  не  считаем  тех  же  рязанцев  «отдельным» народом! Что же касается малороссов, то они почти два века были под

польским владычеством, и паны вместе с немцами и сочинили им «мову», и внедрили  ее  в  наш  единокровный  народ,  живший  на  Украйне  -  на  краю  России.  И

потом  всегда  находились  мерзавцы,  которые  на  этом  основании  пытались  разорвать единое тело нашего государства, разделить и разорвать единый народ.

Прошумел  ветер,    мелкие  капли  залетели  под  навес.  Николай  поправил

плед на плечах сына.

-  И  все-таки  не  верится:  неужели  это  так  важно?  -  в  раздумье  спросил

Алексей.  -  Копаться  в  каких-то  мелких  словечках,  диалектах.  Это  имеет  такое

большое значение для державы?

- Огромное! Огромное значение! -  заявил Николай с глубокой убежденностью. - Я же только что привел тебе пример. Константин Петрович...

- Да, папа, извини: я потеряю мысль, - перебил его Алексей. - Но ведь он

говорил  и  о  том,  что  необходимо  дать  народу    одинаково  свободный  доступ  к

литературному языку. То есть, я так понимаю, дать народу повсеместно грамоту.

Чтобы все, даже те, кто «чокает» и «цокает», могли свободно читать и Пушкина,

и Чехова. Грамотно читать и писать. Ведь грамота - великое благо! Так? И общий

правильный язык - средство объединения всего народа? Верно?

- Нет, - возразил Николай. - Так он не говорил. Грамота, а за ней и наука,

конечно, сами по себе - большое благо. Но Константин Петрович, считал, что не

следует делать народ грамотным. Во всяком случае, нельзя торопиться.

Алексей удивился.

- Почему же? Не понимаю.

- Тут понять нетрудно, - проговорил Николай. - Победоносцев был убежден, что грамотный народ опасен для власти, для самодержавия.

-  Вот  так-так!  -  еще  больше  удивился  Алексей.  -  Как  же может  грамотный народ быть опаснее неграмотного? Поставь к современной пушке грамотного солдата и неграмотного. От кого больше опасности?

- Ну, если бы речь шла об одном-двух солдатах... - согласился Николай. - Или даже о тысяче - тут ты прав. Неграмотный солдат всегда хуже, а, может быть,

и  опаснее.  Но  весь  народ...  Грамотный  народ  не  будет  терпеть  над  собой  малограмотное или неумное правительство. Да и вообще никакого правителя терпеть

не будет. Ему захочется больше, нежели ходить за сохой, потом за бороной, потом  молотить,  веять,  снова  сеять  и  постоянно  думать  о  податях  и  недоимках  и бояться  пуще  Змея  Горыныча    исправника  или  урядника…  Потому  желательно

держать его в темноте. Дабы в темноте корона и скипетр сияли для него ярче.

-  Не  прав  был  Константин  Петрович,  -  неожиданно  возразил  Алексей.  - Мне Петр Васильевич говорил другое: если ученье - свет, то тягу человека к свету

удержать  или  уничтожить  невозможно.  И  приходит  время  для  любого  народа,

когда он не пожелает больше жить в темноте. А что ты сам по этому поводу думаешь?

-  Я  не  знаю,  -  честно  признался  сыну  Николай.  -  Вернее,  поначалу  мне

казалось, что Победоносцев прав. И что мой отец, твой дедушка император Александр  III  правильно  сделал,  что  запретил  подлому  народу  -  то  есть  из  простых

сословий  учиться  в  университетах.  Реальное  или  коммерческое  училище  -  вот

предел для русского человека, для кухаркиных детей. Зачем им Гегель или Адам

Смит или даже Карамзин? А потом уже не было у меня возможности подумать об

этом  обстоятельно.  И,  наверное,  -  совсем  тихо  и  с  глубоко  затаенным  чувством

вины  произнес  он,  -  это  тоже  одна  из  причин  того,  что  мы  с  тобой  находимся

здесь.

Они  несколько минут слушали шелестенье мелкого дождя, который постепенно перешел  в водяную пыль и носился в воздухе  неслышно.  Алексей наклонился,  сорвал  длинную  травинку  и,  покусывая  ее  сладкий  конец,  задумался.

Потом произнес совсем не детским тоном:

- Все-таки мне до сих пор непонятно: когда и где была сделана главная

ошибка? И можно ли было ее вовремя предусмотреть? Вот уже неделимой России

нет - разрезана. Это можно когда-нибудь поправить?

Николай ответил не сразу: он вдруг с огромным удивлением отметил, что

сын  за  этот  год  сильно  вырос,  вернее,  повзрослел  -  настолько,  что  разговоры  с

ним в последнее время стали для Николая серьезной умственной работой. И она

требует гораздо больше усилий, нежели разговоры на подобные темы с великими

князьями, с министрами и советниками и даже с Сандро, которого Николай считал самым умным из всех Романовых.

- Знаешь ли, я тебе скажу так, сын мой Алексей... Ошибка моя главная в

том, что я,  будучи в твоем возрасте, не задавал себе вопросов, какие задаешь себе

и мне ты. Их для меня вообще не существовало. Я ведь не готовился царствовать.

- Но и дедушка тоже не готовился царствовать! - возразил Алексей. - И

образование у него было похуже твоего. Однако же говорят, что его царствование

было самым плодотворным и самым мирным в прошлом веке - образец процветания!

Николай хмыкнул.

- Кто же это тебе сказал? Уж не граф ли Витте? Или ты где-нибудь вычитал?

- Жилик говорил, - ответил Алексей.

-  Мсье  Жильяр  -  хороший  человек  и  неплохой  учитель  французского,  - заметил Николай. - Но он - иностранец, родился и воспитывался в Швейцарии. Он не  может  знать,  а  еще  важнее  -  понимать  Россию  как  русский  человек.  И  его

мнение о наших русских делах далеко еще не резон… Твой дедушка сделал много

хорошего - это этак. Например, отобрал в имперскую собственность все частные

железные  дороги,  потому  что  понимал:  при  наших  огромных  пространствах  железная дорога - огромной силы скрепляющий элемент. Она не может находиться в

руках Иоллосов, Поляковых и Рубинштейнов, как было до того. Дедушка заложил

основы процветания промышленности и то, что мы имеем сейчас…

- Имели, - вставил Алексей.

- Не перебивай! - строго сказал отец. - Отвратительная у тебя появилась привычка.  Отбиваешь  желание  общаться  с  тобой,  потому  что  непонятно:  ты  истину ищешь или  желаешь слушать себя самого...

- Я постараюсь, - искренне пообещал Алексей.

Николай усмехнулся.

- Верю, - сказал он. - Потому что заметил за тобой: при массе твоих отрицательных  качеств,  есть  у  тебя,  среди  прочих,  одно  положительное  -  такое,

которое  уравновешивает  многие  отрицательные…  Мне  показалось,  что  если  ты

даешь  слово,  то  непременно  его  держишь.  Или,  как  минимум,  стараешься  сдержать.

Алексей покраснел и даже слегка заволновался: его очень редко хвалили.

Льстить - льстили, а справедливых похвал он слышал мало.

- Вполне допускаю, - продолжил отец, - что имеется масса случаев, когда

ты слово даешь и не выполняешь. Но мне они пока не известны, и поэтому подчеркиваю: это очень хорошее качество, может быть, даже в человеке самое лучшее.  Имей  в  виду  и  запомни  навсегда:  это  нормальное  качество  нормального

человека, и кичиться тут нечем. Так должно быть. Так вот… Успехи в развитии

промышленности,  которые    имели  место  перед  войной,  были  заложены  твоим

дедом. Можно перечислять еще много хорошего, что видят в государе Александре Миротворце иностранцы. Но они – все-таки иностранцы. И как бы ни признавались  в  любви  к России, их любовь, за крайне редкими,  единичными исключениями,    всегда  носит  коммерческий  характер.  Есть  для  иностранца  выгода  -  он

любит Россию. Нет выгоды - не любит. Точно так, как человек может любить или

не любить свой счет в банке.

Крайнее  удивление  выразилось  на  лице  Алексея,  и  Николай  понял,  что

сейчас сын спросит: «Тогда почему же мне в воспитатели назначили иностранца,

а не русского? У тебя ведь был Победоносцев!» И он не знал, что ответить, но, к

счастью, разговор их был прерван.

С  пулеметной  вышки  у  ворот  спустился  по  лесенке  солдат  и,  оглянувшись по сторонам, быстро пошел прямо к Николаю и Алексею. Когда он поравнялся  с  ними,  рука  Николая  машинально  дернулась  к  козырьку,  но  он  успел  ее сдержать, хотя это был действительно солдат, а не рабочий, из которых состояло большинство охраны. К  удивлению Николая, солдат, снова быстро оглянувшись по сторонам,  коротко, почти незаметно, козырнул в ответ и  произнес шепотом, но вполне отчетливо:

- Здравия желаю, Ваше Величество и Ваше Высочество!

- Здравствуй, здравствуй, братец! – Николай был тронут до глубины души. - Прости, запамятовал, как звать тебя...

Солдат открыл было рот, но Николай его прервал:

- Погоди, хочу сам вспомнить! - он задумался на несколько секунд и радостно сказал: -  Как же, Клещев Иван Николаев из Шадринска. Правильно?

- Так точно, Ваше Величество! - удивился Клещев.

Он сунул руку за пазуху, вытащил плоскую жестяную коробку и протянул ее Николаю.

- Велено вам передать.

- Что это? – недоуменно спросил Николай. - Кто велел?

- Комендант. Велел незаметно и вас просить, чтобы вы, Ваше Величество, никому не сказывали, откуда.

Николай и Алексей переглянулись и, изумленно уставились на Клещева.

-  Постой,  братец,  -  наконец  сказал  Николай.  -  Ничего  не  понимаю.  Кто

передал? Что это?

- Наш. Комендант дома особого назначения Авдеев Александр Дмитриев

просил дать незаметно, и чтобы вы никому не говорили, - повторил солдат.

И тут выдержка изменила Николаю. Гримаса отвращения и брезгливости

одновременно промелькнула на его лице. Он разжал пальцы, жестянка выскользнула  и  шлепнулась  в  лужу.  Клещев  в  ту  же  секунду,  мгновенно  выхватил  ее  из

воды, вытер рукавом и, снова, воровато оглянувшись, подал Николаю.

- Вот, извольте, Ваше Величество.

Николай взял жестянку двумя пальцами.

- Что здесь?

- А вы откройте, - посоветовал Клещев.

Николай с  усилием открыл плотно сидящую крышку  и глазам своим не

поверил: коробка была забита превосходными папиросами «Зефир». Он осторожно  взял  одну,  понюхал.  Да,  «Зефир»,  еще  дореволюционный,  но  по-прежнему

хранящий  свой  удивительный  аромат,  такой  аппетитный,  что  у  Николая  даже

слюнки потекли.

Он вспомнил, как позавчера другой солдат рвал здесь в саду лопух, и поинтересовался:

- Зачем тебе лист, братец?

- А для табаку! – ответил тот.

- Как же это?

- Нарублю, высушу и курить буду, - весело ответил солдат. – Нешто вам

тоже нарезать?

-  Нет,  спасибо,  голубчик,  -  ответил  Николай,  а  сам  подумал:  «Надо  бы

попробовать, а то совсем спасу нет». И вот – настоящий табак, да еще какой!

Николай пошарил по карманам.

- Куда же я их дел? - пробормотал он.

- Вот у меня есть, извольте принять, Ваше Величество, - сказал Клещев и

подал коробку настоящих шведских спичек.

Все еще не веря своему счастью, Николай прикурил дрожащими руками,

сделал несколько глубоких затяжек и блаженно выпустил дым.

Клещев и Алексей, глядя на него, улыбались.

- Так все-таки, - снова спросил Николай, - скажи правду, кто прислал папиросы?

Клещев с удивлением посмотрел на него.

- Я же сказал, Ваше Величество: комендант прислал. Сегодня утром.

Отец и сын снова переглянулись. Алексей фыркнул и покачал головой.

-  Спасибо,  голубчик,  -  растрогался  Николая.  -  Большое  тебе  спасибо  за

папиросы. Я никому не скажу, что от тебя. И сын не скажет.

- От комендента  Авдеева, - повторил солдат.

-  Понимаю!  Понимаю!  Конспирация,  -  закивал  Николай.  -  Вот  этому

твоему  «Авдееву»  и  передай  мою  глубокую  благодарность...  -  он  еще  раз  затянулся,  хотел  было,  по  давней  привычке,  выбросить  выкуренную  до  половины

папиросу, но спохватился, аккуратно загасил окурок, открыл коробку и бережно

положил его туда. Щелкнув крышкой, спросил:

- Ну а что в мире делается? Как на фронте? Как война? Куда ведут войска? Кто наступает?

Солдат посмотрел на него, как на сумасшедшего.

- Эх, Ваше Величество, - огорченно вздохнул Клещев. - Да ведь настоящего-то фронта уже почитайте с полгода нет. А война-то все равно  идет. Русские

с русскими дерутся – вот главный  ужас. И до нас очень скоро докатится.

Тут  до  Николая  дошло,  что  он  от  радости  сказал  глупость.  Он    тоже

вздохнул и грустно покачал головой.

- Боже мой, Боже мой!.. Русские – русских…

- Так я могу идти, Ваше Величество? - спросил Клещев.

- Иди, братец, спасибо тебе, - Николай крепко пожал ему руку. - Мы тоже  пойдем.  Приходи,  если  будет  минутка,  я  рад  с  тобой  поговорить.  Это  такая

удача - поговорить с хорошим человеком.

Он отнес Алексея в комнату, уложил в постель и укрыл одеялом. Посидел  немного  рядом  и,  увидев,  что  сын,  сморенный  после  прогулки,  засыпает,

потянулся за томом Чехова.

Почти неслышно ступая, вошел доктор Деревенько.

- Ваше Величество! - шепотом сказал доктор. - У меня есть сообщить вам

кое-что неожиданное.

- Сейчас, Владимир Николаевич, - прошептал Николай. – Сей момент!

Он  поправил  одеяло  у  шеи  сына,  подоткнул  со  всех  сторон  и  вышел  с

доктором  в  комнату  дочерей.  Ольга  и  Татьяна  читали,  Мария  вязала  крючком,

Анастасия спала, легонько похрапывая во сне – словно котенок мурлыкал.

-  Я  только  что  имел  несколько...  странный  разговор  с  комендантом  Авдеевым, - вполголоса сообщил доктор.

- Опять Авдеев? - брезгливо произнес Николай.

- Авдеев, - повторил Деревенько. - Мне самому странно.

- Хм... И что этот поганец еще придумал?

- Мне самому удивительно. Я до сих пор не верю.

-  Полагаю,  он  теперь  хочет  не  только  обедать  с  нами,  но  и  ужинать?  И

просит разрешения своих опричиников привести? – с сарказмом спросил Николай.

Деревенько крякнул и отрицательно покачал головой.

-  Насчет  ужина  он  ничего  не  сказал.  А  насчет  обеда...  Спрашивает,  не

станете  ли  вы  возражать,  если  к  нашему  столу  будут  доставлять  продукты  из

монастыря? Точнее, с монастырской фермы.

- Что-о-о? Из какого монастыря? Ничего не понимаю! - уставился на него

Николай. – Потрудитесь…

- Тут в округе есть только один монастырь, у которого имеется хозяйство, - Новотихвинский женский. Настоятельница - мать Августина.

- Вы это серьезно?

- Вполне.

- Но почему вдруг? - недоуменно спросил Николай. – Не поверю. Тут какая-то ловушка. После всего, что он тут творит? Нет, - покачал головой Николай. – Тут какая-то провокация или гадость – не иначе. Отравить, наверное, нас хочет. Хотя проще это сделать и без басни о монастыре…

- Мне показалось, Ваше Величество, - сказал осторожно Деревенько, - он

был вполне  искренен. И очень смущен, как человек, испытавший основательное

душевное потрясение. Можно предположить, отчего испытавший.

- Хм...  Неужели на  него подействовало? - недоверчиво произнес Николай. – Неужели у этого поганца есть душа?

Деревенько улыбался с легким скепсисом.

- Я, как материалист… - начал он.

- Понимаю вас, Владимир Николаевич… -  перебил его Николай. - И во сколько нам это питание может обойтись? Впрочем, глупый вопрос -

все равно средств нет. И все же – какая причина?..

Ссылка на первоисточник

Картина дня

наверх